Кузнецова, Т. История на страницах “Brīvā Zeme”(1929 год): некоторые особенности подачи информации в историческом календаре. Daugavpils Universitātes Humanitārās fakultātes XII Zinātnisko lasījumu materiāli. Vēsture. VI sējums, I daļa. Daugavpils: Daugavpils Universitātes izdevniecība Saule, 2003. 132 lpp.>100.-109.lpp.lpp.
________________________________________________________________________

[100.lpp.]

Ощущение/осознание изменчивости человеческий жизни, перемен, заставляющих дифференцировать время, выделяя в нем прошлое - настоящее - будущее, и тем или иным образом связывать их, имплицитно содержится во всех произведениях ума и рук человека - будь то домашняя утварь или философский трактат. Эксплицитно же воплощается в трудах профессионалов - историков, писателей - и преднамеренной, целенаправленной исторической информации, распространяемой масс-медиа. Причем сведения, сообщаемые средствами массовой коммуникации, обладают неявным, но оттого не менее значительным принудительно-созидательным потенциалом - они не только наполняют содержанием человеческую мысль [1], но и задают парадигмы и стереотипы мироотношения, закладывают в подсознание образ мира и модель жизненного поведения человека. Поэтому большое значение приобретает анализ материалов (в данном случае - исторического характера), адресованных самой широкой, социально недифференцированной аудитории, и анализ не только, быть может, даже не столько прямого содержания их, сколько формы подачи исторической информации, которая прежде всего воздействует на сферу бессознательного в человеке.

Объектом исследования в настоящей работе станет исторический календарь в газете, бывшей рупором Латышского крестьянского союза - партии, занимавшей ведущее место в политической системе Латвии в 1920 - 1934 годы, о чем говорит тот факт, что из 19 правительств, начиная с первого, сформированного 18 ноября 1918 года, 13 возглавлялись его членами, в состав 16 правительств она входила как коалиционная. Однако при этом никогда Крестьянский союз не имел большинства или хотя бы половины депутатов саэйма, а его избирательный корпус неуклонно сокращался [2].

Почему из всех немногих лет существования Первой республики в Латвии мы остановимся лишь на 1929 годе? Подобный выбор обусловлен рядом факторов. Во-первых, к этому времени относятся начавшиеся, правда, уже с 1927 года расширение сферы исторической информации (см. приложение 1) и стабильное ее преобладание над информацией политического и экономического характера на страницах “Brīvā Zeme” (см. приложение 2), что указывает на возрастающее ее значение в идеологической системе партии.

Во-вторых, ответственным редактором газеты с июня 1929 года являлся Ю.Друва, который в том же году стал генеральным секретарем Крестьянского союза. Он был в полном смысле слова идеологом, хорошо понимавшим особенности социально-психологического облика аудитории и то, какие средства воздействия на нее могут быть достаточно эффективными. Партии, как признал Ю.Друва, приходится иметь дело с политически неорганизованными людьми, [101.lpp.] тогда как “...tādi cilvēki gandrīz arvien iespaidojas no jūtām, bet nevis no prāta slēdzieniem, un tāpēc aģitācija, kas domāta plašu aprindu iespaidošanai, gandrīz arvien runā uz jūtām, bet nevis uz prātu” [3]. Итак, с точки зрения нового руководителя газеты, эмоциональность и сопутствующая ей регулярность способны повысить действенность идеологической обработки масс.

В-третьих, именно к 1929 году, судя по воспоминаниям А.Кливе, созрел замысел К.Улманиса совершить государственный переворот. В долгой, растянувшейся на несколько дней и оправдывавшей идею переворота речи, зафиксированной в мемуарах А.Кливе, прозвучали сентенции, реакцией на которые в значительной степени станет исторический календарь, не сходящий со страниц партийного официоза: “ Nav nekā tautu vienojoša, nepārējoša, mūžīga. Nav nekā īpatnēja, tikai mums raksturīga. Nav ne pagātnes, ne nākotnes … Ar Latvijas nodibināšanos, latvietis ar visām raksturīgajām labajām īpašībām sabiedrībā itkā pazudis un viņa vietā uzradies kāds nenosakāms, universāls “pilsonis”, kuram nav ne Latvijas debesis pār galvu, ne Latvijas zemes zem kājām” [4].

Поискам корней, объединяющего начала, пожалуй, более всего отвечала такая форма подачи исторической информации, как календарь, ибо он по изначальному, в латинском языке запечатленному смыслу [5], возвращает к истокам, к тому, что разрозненных индивидов объединяет в общность. Сам “жанр” календаря отражает и одновременно задает определенные параметры восприятия исторического времени. Среди них, в первую очередь, селективность, т.е. отбор событий и лиц, сама процедура которого структурирует мир, иерархизирует его по социальной значимости человеческих действий. Затем - дифференциация времени и утверждение как грани между прошлым и настоящим, так и присутствия прошлого в последнем. Беспристрастность, безоценочность сообщаемых сведений, сочетание конкретно-локального и всеобщего, универсального, в календаре не названного, но подразумеваемого [6], также характеризует специфику восприятия времени, внушаемую календарем и являющуюся общей для различных их типов. Это, впрочем, не исключает своеобразия исторических календарей, что побуждает выяснять отличительные признаки подачи исторической информации в каждой из его разновидностей.

Итак, каковы особенности исторического календаря, неизменно присутствующего (за исключением июня-июля - момента смены ответственных редакторов), на страницах газеты “Brīvā Zeme”, и какие парадигмы мироотношения он внедрял в сознание читателей?

Во-первых, его отличала регулярность появления. Календарь помещался не просто в каждом номере печатного издания - он давался на каждый день. Сама ежедневность “встречи” с историей в месте не вполне ожиданном - партийном официозе - могла вызывать особый эффект. Она оправдывала, освящала повседневность как потенциально исторически значимую, что позволяло “маленькому” человеку ощутить свое достоинство [7]. Однако возвеличивание каждого дня деструктурирует мир и умаляет ценностно-смысловую иерархию человеческих действий, в равной мере как и “замыкает” человека в сфере его ежедневного труда и отнюдь не поощряет выход из нее и интересы, лежащие [102.lpp.] за пределами профессиональной деятельности, т.е. довольно жестко локализует человека и его жизнь.

Во-вторых, для данного календаря было характерно употребление определения “mūsu” (наш). Оно, с одной стороны, привносило эмоционально-оценочную окраску в сообщаемое, вызывало теплое чувство единения, сокращало дистанцию между прошлым и настоящим, размывало их качественную определенность, но с другой - актуализировало разделенность мира на “нас” и “их”. 52 раза встречается это слово - “mūsu” - в 295 номерах газеты, содержавших исторический календарь (индекс частотности составляет 0,17) и прилагалось оно в основном к трем группам явлений (см. приложение 3), среди которых первостепенное значение имели некоторые институты, приобретавшие тем самым символическое значение “места памяти”, способное объединять людей вокруг себя, созидая из них определенного характера общность. Такими “местами памяти” предстают:

· армия, особенно значимая для первого полугодия выхода газеты, когда ее ответственным редактором был А.Калниньш. Индекс частотности упоминания “нашей” армии равен 0,41, тогда как для второго полугодия соответствующий индекс составляет 0,17;

· университет, который с 28 сентября регулярно стал именоваться “mūsu augstskola” (наша высшая школа), что подчеркивало ее единственность, хотя к 1929 году он (университет) отнюдь не был единственным высшим учебным заведением в стране [8]. При этом даже не называлось место расположения данной школы, что еще больше выпячивало ее исключительность как общезначимого “места памяти”. В результате такой подачи материала создавался образ центростремительно развивающегося общества, в котором “центр” максимально заполняется, а вне его находящееся, не будучи замеченным, словно погружается в добытийное состояние. Подобная установка чревата неблагоприятными и долговременными последствиями - она провоцирует однобокое развитие, образование “провинции” в территориально малом государстве, разобщение и отчуждение жителей ее и центра - столицы, тормозит интеграцию общества и становление его как гражданского.

Вторая группа явлений, к которым относилось определение “mūsu”, включала в себя отдельные сферы деятельности, отнюдь не являвшиеся специфически латышскими [9]. Например: “Jurjānu Andrejs - mūsu mūzikas tēvs” [10], “Ādolfs Alunāns - mūsu teātra tēvs” [11], “Krišjānis Valdemārs - mūsu jūrniecības tēvs” [12]. Очевидно, что использование эмоционально-оценочного эпитета “mūsu” вместо возможных, например, “latviešu”, “Latvijas” сужает контекст подразумеваемой всеобщей истории, уменьшает множественность явлений, событий, народов, составляющих ее, и, с одной стороны, акцентирует обособленность, с другой же - укрепляет общность (чувство ее) локального уровня. Таким образом задается партикулярность видения мира и преимущественная идентификация индивида и общества по скрепляющим их локальным связям, лишенным универсального измерения.

[103.lpp.]

Данный вывод подтверждается характером описания лиц, включенных в исторический календарь и образующих третью группу явлений, к которым прилагалось определение “mūsu”. Это видные, значительные персоны в той или иной сфере деятельности, зачастую ставшие зачинателями в своей области. Всего таких лиц насчитывается 17 (из 882 всех упомянутых в календаре деятелей) - индекс частотности равен 0,02. Однако, если учесть и тех, кто охарактеризован как “видный”, “значительный”, то индекс частотности повышается до 0,08 (71 персонаж из 882; 27 человек названы в историческом календаре в первом полугодии выхода газеты и 44 - во втором). В фиксации “наших (и) видных деятелей” заметны три отличительные черты: их незначительный удельный вес в общем абсолютно преобладающем массиве названных в календаре; непостоянство употребления выделяющих одну и ту же фигуру определений. Так, например, Матеру Юрис 4 февраля в связи с его смертью в этот день в 1885 году упомянут как “rosīgs latviešu žurnālists” [13], а 12 марта (день его рождения в 1845 году) календарь его назвал - “viens no ievērojamākiem latviešu žurnālistiem” [14].

Эти особенности указывают как на потенциальную значимость каждого лица - ибо она обуславливается активностью, усердием, прилежанием [15], демонстрируемыми чаще всего в узко профессиональной сфере, - так и на исключение иерархии лиц по социальной значимости их деятельности. Таким образом проявляется внушаемое аудитории представление об обществе, дифференцированном по функциям составляющего его множества индивидов и по усердию в их исполнении, но недифференцированном по значимости этих функций [16].

Третья особенность упоминания “наших видных” деятелей заключается в самой схеме изложения сведений о них. В то время, когда ответственным редактором “Brīvā Zeme” был А.Калниньш, информация личностного плана в историческом календаре представала очень краткой. При новом руководстве газеты она стала распространяться и строиться как повествование, включавшее в себя основные вехи человеческой жизни, - причем жизни любого человека, независимо от его социальных характеристик и достижений. И это - рождение, учеба, трудовая деятельность, смерть, погребение. Подобная схема, настойчиво повторявшаяся из номера в номер и в каждом описании называемого в календаре персонажа, психологически уравнивает “выдающееся” - значительное лицо с любым, самым социально незаметным и убеждает его в достоинстве и значительности его рутинной жизни.

Думается, сей вывод подкрепляет и способ расширения данных о лицах, внесенных в исторический календарь. Первоначально лапидарная информация при Ю.Друве превратилась в развернутое изложение [17] за счет весьма подробной локализации лица - иногда во времени, качественно определяемом (“tautiskās atmodas laikmets”), всегда в пространстве - причем непременно указывалось место рождения (уезд, волость, хутор), место учебы, работы, место смерти, погребения; всегда - в профессионально-трудовой сфере, при этом подробно регистрировались чуть ли не все перемещения в ней, например: “Juris [104.lpp.] Bars (1879 miris). Dr. - patriots un pirmais latv. tautības valodnieks ..darbojās kā ārsts Tērbatā, Žagarē, Dundagā un Kuldīgā” [18]. О безусловном приоритете профессиональной деятельности человека говорит, пожалуй, и удивительная по краткости характеристика К.Улманиса - “agr. Kārlis Ulmanis” [19], в то время как менее значительное лицо - В.Гулбис - описан подробнее: “Vilis Gulbis, agr., valsts darbinieks, bijis zemkopības ministrs, deputāts”[20]. Подобная подача информации словно ставила К.Улманиса над государством и обществом, и лишь его специальность признавалась связующей нитью между ним и многими названными и неназванными в календаре лицами, так же, как и он, занятыми каждый в своей узко профессиональной области. Так задавался образец жизненных устремлений, модель выстраивания жизни. Кроме того, очевидно, что скудость характеристики К.Улманиса, бросавшаяся в глаза на фоне весьма развернутых описаний других героев, становилась средством его выделения, акцентирования его исключительности, избранности, неявным указанием на его общеизвестность и общезначимость.

Детальная локализация персонажей исторического календаря касалась и сферы семейно-родственных уз. Например, “Heinrihs Alunans .. Tautas atmodas laikmeta darbinieka, dzejnieka Jura Alunāna brālis ..”[21].

Отмеченная конкретность характеристики лиц, называемых историческим календарем, была, как представляется, намеренной и направленной на достижение трех взаимосвязанных целей - эмоционально-психологическое снятие дистанции между прошлым и настоящим, позволяющее воспринимать прошлое как живую реальность; возбуждение теплого чувства общности, единства всех живущих сегодня там же, где некогда ...; формирование представления о пространственно-профессиональной обусловленности человеческого “Я” [22].

Таким образом, все вышесказанное дает возможность определить следующие парадигмы внушаемого “Brīvā Zeme” и данной, специфической для партийной газеты, формой подачи исторической информации (календарь) мироотношения:

· представление об истории как сфере повседневной жизни;

· об обществе как множестве индивидов, различающихся по функциям и усердию в их исполнении и одинаковых по социально-исторической значимости их действий;

· о человеке как узле локальных связей;

· о специализации и профессиональной деятельности индивида как единственной должной сфере его реализации.

Все это может быть сведено к двум понятиям - партикулярность и активность в области ежедневного труда - и они в полной мере отвечали программным требованиям партии [23].

[107.lpp.]

+ - публикации в приложении к “Brīvā Zeme”

Составлено по данным: Latviešu zinātne un literatūra.- Rīga, 1920 - 1934.

[108.lpp.]

Составлено по данным: Latviešu zinātne un literatūra.- Rīga, 1920-1934.

Составлено по данным: Brīvā Zeme.- 1929.

· idea of society as multitude of individuals different in their functions but equal in significance of their actions;

· idea of a person as a combination of local relations;

· idea of individual specialization and professional activity as the only sphere of his self-realization.

_______________________________________________________

[1] См. о “насилии” средств массовой информации над человеческим сознанием, например: Добычин Л. Ерыгин // Добычин Л. Город ЭН. Рассказы.- 1989.- С.142; Evans R.J. Dialogue with Erich Fromm.- New York, 1966.- P.28 - “Мы видим, что многие люди никогда не думают. У них есть иллюзия, что они думают, но на самом деле это “оно” думает в них. Что это за “оно”, спросите вы? Средства массовой информации ... у человека остается иллюзия, что он думает, хотя за всю его жизнь у него не было ни единой мысли”. - Цит. по: Ждан А. Основные направления и тенденции в развитии зарубежной психологии в 30 - 60-ые годы ХХ века // История зарубежной психологии. Тексты.- Москва, 1986.- С.24.

[2] Кузнецова Т. Знакомый незнакомец: Латышский крестьянский союз (1917-1934) - знакомый незнакомец.- Даугавпилс, 2002.- С.94 (в печати).

[5] См.: “calendae - календы - у римлян 1-ый день месяца; calendarius - приуроченный к календам; calendarium - 1) запись ссуд, долговая книга заимодавца (должники платили проценты 1-ого числа каждого месяца); 2) опись имущества, имущественное состояние; 3) позд. “календарь” - Дворецкий И. Латинско - русский словарь.- Москва, 1976.- С.146.

[6] См., например: Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию.- Санкт-Петербург, 1998.- С.14: “Оппозициональное отсутствие становится значимым только в присутствии какого-то присутствия, его выявляющего”.

[7] Многие факты говорят о значимости для латышей проблемы обретения чувства достоинства. Например: “..Latvieši smadzeņu svara ziņā varot cienīgi blakus nostāties citām Eiropas kultūras tautām”.- Brīvā Zeme.- 1929.- 22.okt.

[8] Как сообщает А.Шилде, в Латвии к 1929 году существовали такие высшие учебные заведения: Rīgas Herdera Institūts - privāta vācu augstskola; Krievu universitātes zinātņu institūts; Latvijas Valsts konservatorija; Latvijas Mākslas akadēmija; Tautas augstskola.- Šilde Ā. Latvijas vēsture 1914-1940.- Stockholm, 1976.- 443., 446., 447., 448., 451.lpp.

[9] Примечательно, что определение отдельных сфер деятельности как “наших” появляется лишь во втором полугодии, когда ответственным редактором газеты стал Ю.Друва.

[11] Там же.- 11.okt.

[12] Там же.- 7.dec.

[13] Там же.- 4.febr.

[14] Там же.- 12.mar.

[15] Показательна в этом отношении достаточно часто встречающаяся характеристика лица как активного (“rosīgs”, “čakls”, “veikls”, centīgs”).

[16] Это перекликается, например, с социальными воззрениями М.Лютера. См.: Лютер М. К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христианства // Лютер М. Время молчания прошло. Избранные произведения 1520 - 1526.- Харьков, 1992.- С.16.

[17] См., например, два описания одного и того же лица: “ Krogzemju Mikus (Auseklis) - mūsu ievērojamais dzejnieks”.- Brīvā Zeme.- 1929.- 5.febr.; “Mikus Krogzemis-Auseklis - mūsu ievērojamākais tautiskās atmodas laikmeta dzejnieks. Dzimis Alojas pagasta “Sīpolos”, miris Pēterpilī (1879) un paglabāts Alojas kapos, kur viņa atdusas vietiņu atzīmē piemineklis”.- Brīvā Zeme.- 1929.- 18.sept.

[19] Там же.- 4.sept.

[20] Там же.- 24.sept. Следует заметить, что и К.Улманис и В.Гулбис представляли одну и ту же партию - Латышский крестьянский союз - причем первый был ее основателем и лидером.

[21] Там же.- 17.aug. (uz 18.aug.).

[22] Заслуживает внимания такая форма локального обозначения, как, например, “rūjienietis” - Brīvā Zeme.- 1929.- 7.aug., которая подчеркивает определенную “сращенность” человека и места, их интимную, органическую связанность.

[23] Так, например, Ю.Друва вменит партийным отделениям в обязанность заботиться о том, чтобы “lauku jaunatne izaugtu dziļā mīlestībā uz tēvu sētu un dzimto zemi un lai viņa mūžām paliktu uzticīga savai dzimtenei”.- Druva J. Rokas grāmata Latviešu Zemnieku savienības darbiniekiem.- 54.lpp. В предвыборной же программе 1932 года будет подчеркнуто: “… Mācības pieskaņojamas praktiskās dzīves vajadzībām. Sevišķa vērība piegriežama arodnieciskai izglītībai”.- Государственный исторический архив Латвии, ф.3282, оп.1, д.222, л.480.

Satura rādītājs

Ievietots: 03.03.2003.

HISTORIA.LV