Брюггеманн,
K. Миф о “большой
советской
семье” в
массовых
песнях 1930х
годов, или
Советский
Союз как
поющий
пионерский
лагерь. Daugavpils Universitâtes Humanitârâs
fakultâtes XII Zinâtnisko lasîjumu materiâli. Vçsture. VI sçjums, I daïa.
Daugavpils: Daugavpils Universitâtes izdevniecîba Saule, 2003. 132
lpp.>29.-34.lpp.
____________________________________________________________________
[29.lpp.]
Миф о “большой советской семье” в массовых песнях 1930х годов, или Советский Союз как поющий пионерский лагерь
В начале тридцатых годов в культурной жизни молодого Советского Союза произошла революция особого рода, когда в фильмах Григория Александрова родился новый герой пропаганды - “массовая песня”. Ее главная информация заключалась в девизе: “Жить стало лучше, жить стало веселей”. В фильме “Веселые ребята” (1934 г.) эта идея выражена знаменитыми строками:
“Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет, и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет!”
И действительно, в массовой культуре тридцатых годов поют всегда и везде, даже “среди упорной борьбы и труда”. В песне, написанной в 1936-м году, мы читаем следующее:
“Дружно страна и растет, и поет,
С песнею новое счастье кует.
Глянешь на солнце - и солнце светлей!
Жить стало лучше,
Жить стало веселей!’”
Песня стала истинным героем социалистического строительства и таким образом заменила рабочий класс. В мире массовых песен понятия классов не существует. Оно принадлежит эпохе революций, героической эпохе, когда партией руководил Ленин, а не новому мирному времени, когда Сталинское солнце светит для всего советского народа. Массовая культура кующей новое счастье страны пришла к новому, очень простому определению термина “народ”. К советскому народу относились только те, кто верил в будущее советского строя. На самом деле, требовалась вера не столько в цели советского интернационализма, сколько в миссию “социализма в одной стране”. Об этой стране, стране будущего, и рассказывали тексты массовых песен. Нельзя забывать о том, что средствами пропаганды были заманчивые мелодии и ритмы, в которых успешно смешивались стили эстрады, оперетты, безгранично популярной в годы НЭПа т.н. “цыганщины”, джаза и революционных песен. Не случайно Исаак О.Дунаевский, композитор песен из “Веселых ребят”, которые заложили основу жанру массовой песни, стал настоящей звездой популярной музыки тридцатых годов. Вместе с поэтом Василием Лебедевым-Кумачом Дунаевский сочинил большинство таких классических произведений жанра как “Марш веселых ребят”, “Песня о Родине”, “Спортивный марш” и т.д. Успех этих мелодий превзошел все ожидания. По словам литературоведа В.Сквозникова, не менее знаменитый “Марш энтузиастов” благодаря тексту Лебедева-Кумача [30.lpp.] стал постоянной частью официальной политической культуры, а “пережил” он эту эпоху только благодаря музыке Дунаевского. Кстати, Сквозников путает здесь Лебедева-Кумача с поэтом Анатолием д’Актилем - такая ошибка лишний раз демонстрирует популярность этого творческого тандема.
Но в докладе речь будет идти не об этой музыке с ее специальной рецептивной динамикой, т.к. автор не музыковед. Мы здесь попытаемся проанализировать совершенный мир советского общества, который описан в текстах Лебедева-Кумача или д’Актиля, Михаила Исаковского, Сергея Алымова или Бориса Ласкина. Как мы увидим дальше, этот сказочный мир был не только страной чудес: советские люди были “рождены, чтоб сказку делать былью”, и мир песен, тем самым, превратился в некую “виртуальную” реальность. Именно на фоне богатой русской традиции фольклорной музыки песня в обществе, где большинство людей еще не умело читать, являлась идеальным посредником для распространения политических доктрин. Слушателю легче поверить сказкам, когда об этих сказках поют песни, а не тогда, когда их рассказывают политические вожди. И тем более он восприимчив к мифообразовательному потенциалу текстов.
Чаще всего мифы нарративны, в них ведется рассказ. Рассказ превращается в миф тогда, когда его рассказывают и он становится частью культурной памяти. Нет смысла проверять, имеет ли миф реальную основу. Мифы воплощают символический аспект реальности. Они дают возможность выбирать формы опыта и представлений, которые могут быть использованы в настоящем. Тем самым миф предоставляет человеку в повседневной жизни специфические формы организации порядка и смысла. Если общество пользуется мифом, значение мифа усиливается: он сам создает определенный культурный порядок общества. Поэтому миф может быть одной из главных причин, вследствие которых люди, живущие в мире мифа, осознают себя членами единого сообщества. В таком случае миф воспринимается как истина, и всякое сомнение ставит индивидуума вне мира светлого мифа. В бдительную эпоху тридцатых годов сомнение необратимо вело к обвинению “враг народа”. Тем самым, мифологизация коллектива, в которой важную роль играли и массовые песни, представляла собой эффективное средство в процессе интеграции общества.
В мифологическом мире массовой песни все строго распределены на своих и чужих. Существует четкая граница между добром и злом, “нашими” и “не нашими”. В текстах преобладает мир света, чьим солнцем был сам Сталин. Зло остается за границами света и фигурирует в текстах только как темный источник угрозы советскому счастью. Советское пространство, создаваемое песнями, не имеет никаких внутренних границ, за которыми могут укрыться вредители, паразиты или шпионы. Это пространство чисто и свято. В нем живут только советские граждане, т.е. верующие. Все враги осуждены на жалкое существование во внешнем анти-пространстве. Под властью света все граждане вместе владеют землей: “Мы покоряем пространство и время, мы - молодые хозяева земли” (Марш веселых ребят). Победа была и будет за ними, [31.lpp.] и только тот, “Кто привык за победу бороться / С нами вместе пускай запоет”, как учит песня “Веселый ветер”. Таким образом, в мире массовых песен внутреннего врага не существует. Его просто не может быть в пространстве света, где темным подозрениям нет места.
Одним из самых продуктивных нарративов был миф о “большой советской семье”. В нем советская троица, состоящая из Сталина, Родины и народа, изображается как счастливая семья с Сталиным-отцом во главе и Родиной-матерью рядом с ним. В этой схеме народу остается роль детей, но об этом речь будет идти позже. О роли Сталина как Отца и Создателя, который кормит, греет и посылает в бой своих детей, можно подробно не говорить, но приведем в качестве иллюстрации хотя бы одну цитату:
“Солнечным и самым светлым краем
Стала вся Советская земля.
Сталинским обильным урожаем
Ширятся колхозные поля”.
Лучи Сталина-отца, Сталина-солнца оплодотворяют родную землю, и земля эта - Родина-мать. Брак вождя с землей дал народу возможность идентифицироваться со страной. Ирина Сандомирская замечает в своей “Книге о Родине”: “Так, на последнем этапе тропеического генезиса, классифицирующая власть языка создает не только культурно-историческое, но и политическое ‚родство’ - идеологическую доктрину единства народа.” Но эта родственная близость была лишь одним элементом в советской концепции Родины. Идентификация с Родиной влекла за собой долг детей перед ней. Требовалось сознательное отношение строителей социализма к предмету собственных усилий. Другими словами, только тот, кто выполняет свои обязательства перед коллективной Родиной, достоин ее любить. Таким образом, родство с Родиной отождествлялось или с эмоциональной любовью к матери, или с эротической любовью к невесте. Опять процитируем Лебедева-Кумача:
“Как невесту, Родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать”.
Самая высокая форма любви - любовь к вождю как “отцу Отечества”. Как любовь к Родине-матери она тождественна или детской любви к отцу, или женской - к мужу. Тем самым верующему советскому гражданину мифоризированный мир пропаганды предлагает два варианта эмоциональной лояльности по отношению к “родителям”. Поэтому в песнях преобладает метафорическая идентификация объектов текстов с детьми. В мире песен живут в большинстве своем молодые люди, которые, видимо, не стареют. Это омоложение советского народа в текстах иногда еще усиливается его инфантилизацией. Страна становится поющим пионерским лагерем. Не только содержание упрощается до такой степени, что даже дети могут его понять, но и сами люди чувствуют себя детьми. Еще одна цитата из песни “Марш веселых ребят”:
“Мы можем петь и смеяться, как дети,
Среди упорной борьбы и труда (...)”.
[32.lpp.]
Если здесь инфантилизируются борьба и труд, то в “Марше энтузиастов” инфантилизируется даже любовь: “И жарко любим, и поем, как дети.” Надо просто вспомнить, что “никто на свете не умеет / Лучше нас смеяться и любить”, как поется в “Песне о Родине”, чтобы понять, что речь здесь не идет об индивидуальной любви. Любовь в мире песен - это достижения и награды за то, что гражданин выполняет свои обязанности перед обществом. Даже любовь в знаменитой песне “Катюша” характеризуется не эмоциями, а, скорее, формальным договором между женщиной, которая сбережет любовь, и мужчиной, который защищает землю.
Итак, “энтузиастическая” любовь в поющем пионерском лагере распространяется только на Сталина и Родину. Но в ориентированной на отца культуре мир детства (как и мир матери или невесты) зависит от отца, который один может претендовать на авторитет и познание. Любовь в этом контексте принимает форму благодарности, и детская благодарность может быть успешно использована в целях пропаганды как символ искреннего чувства и чистой совести. Поэтому детские восхваления вождя звучат так убедительно, а детям отводится роль целой страны:
“Хочется всей необъятной страной
Сталину крикнуть: - Спасибо, родной,
Долгие годы живи, не болей!”
Жить стало лучше.
Жить стало веселей!”
Итак,
“Песнями любви и изобилья
Полнится Советская страна.”
И этот земной рай открыт для всех, чья совесть чиста, как у ребенка. Многонациональная “большая семья” может, по идее, стать родной для всех. Знаменитая “Песня о Родине” иллюстрирует эту интегративную функцию социалистической Родины на примере “гордого” слова “товарищ”:
“С этим словом мы повсюду дома,
Нет для нас ни черных, ни цветных,
Это слово каждому знакомо,
С ним везде находим мы родных.”
Претендовавшему на место под крышей родной широкой страны ставилось лишь одно условие: он должен был быть готов пожертвовать своей личностью для мифа.
Библиография
1. Добренко Е. Все лучшее – детям (Тоталитарная культура и мир детства) // Wiener Slavistischer Almanach 29.- 1992.- С.159-174.
2. Добренко Е. Социализм и мир детства // Соцреалистический канон / Отв. ред. Х.Гюнтер, Е.Добренко.- Санкт-Петербург, 2000.- С.31-40.
3. Кларк К. Сталинский миф о великой семье“ // Соцреалистический канон / Отв. ред. Х.Гюнтер, Е.Добренко.- Санкт-Петербург, 2000.- С.785-796.
4. Коржавин Н. О том, как веселились ребята в 1934 году, или как иногда облегчает жизнь высокий эстетический принцип: важно не „что?“, а „как?“ // Вопросы литературы.- 1995.- N 6.- С.33-56.
5. Лебедев-Кумач В.Л. Избранное.- Москва, 1950.
6. Сандомирская И. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик.- Вена 2001.
7. Сквозников В. По поводу одного абзаца (о массовой песне 30-х годов) // Вопросы литературы.- 1990.- N 8.- С.3-27.
8. Тяжельникова В. Советская песня и формирование новой идентичности // Отечественная история.- 2002.- N 1.- C.174-181.
9. Чредниченко Т. Типология советской массовой культуры. Между „Брежневым и Пугачевой”.- Москва, 1994.
10. Brockmeier J. Ordnung und Imagination. Formen und Funktionen des mythischen Denkens in der Kunst // Hans Werner Henze (Hg.): Musik und Mythos. Neue Aspekte der musikalischen Ästhetik V.- Frankfurt-of-Mein, 1999.
11. Brüggemann K. Von Krieg zu Krieg, von Sieg zu Sieg. Motive des sowjetischen Mythos im Massenlied der 1930er Jahre. Einführung, Texte, Übersetzungen.- Hamburg 2002.
12. Choi, Sun: Studium zum sowjetischen Lied Mitte der 30er Jahre bis zum Ende des Zweiten Weltkrieges.- Seîul 1992.
13. Günther, Hans: Das Massenlied als Ausdruck des Mutterarchetypus in der sowjetischen Kultur // „Mein Russland“. Literarische Konzeptualisierungen und kulturelle Projektionen. Wiener Slavistischer Almanach, Sonderband 44.- München, 1997.- S.337-355.
14. Seemann K.-D. Das sowjetrussische Lied 1917-1987 // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte 48.- 1993.- S.209-231.
Karsten Brüggemann
The Myth of the “Great Soviet Family” in the Mass Songs of the 1930ies or the Soviet Union as a Singing Pioneer Camp
The mass song as a special form of political propaganda created the song as the real hero of socialist construction: “A song helps us building and living / Like a friend, it calls and leads us forth” was the chorus of the famous “March of the Happy-Go-Lucky Guys” (1934). In a country with a rich tradition of music where the majority of people barely could read or write, songs are perfect for transmitting political propaganda. The mythological world of these new songs is full of singing people and the term “people” itself gains a new meaning: Everyone who believes in the mission of socialism in one country can belong to the new “sovetskij narod”. Now, instead of the more or less artificial orientation on classes everything is clearly divided in good and bad. The world of light is dominant and its sun is Stalin himself. The bad remains behind the borders of the Soviet paradise and becomes a permanent source of danger for the happy life, thus constructing the myth’s space. In this perfect world of believers there is no internal border, although during the time of the purges the country was full of supposed spies and traitors. The singing world is a pure, holy space where “enemies of the people” are impossible. One of the most prominent narratives was the “great Soviet family” with Stalin as the father, the country (Rodina-mat’) as mother and the people as their children. And indeed, there are many songs in which the singing masses are playing the roles of thankful, loving children. The “enthusiastic love” of this singing Pioneer camp is devoted to the country and the father who is the only source of life, authority and wisdom; they are obliged to serve him. And love is only given to true Soviet citizens who are ready for any sacrifice. This world is full of young and never ageing people, where every sphere of human activity is infantilised, even love itself. People have to be thankful for their life in Stalin’s own country, an honour that anybody can be rewarded with if he’s got a clear conscience. But for the sake of the myth he has to be ready to sacrifice his soul.
Ievietots: 03.03.2003.