В 2001 году Рига отмечает свое восьмисотлетие. За плечами этого прекрасного, по-особому уютного города, долгая и непростая история.

800 лет назад на пустынном берегу Даугавы близ ливского поселения возник каменный город с мощными стенами, с устремленными ввысь башнями церквей.

То было опасное и тревожное время, наполненное беспрестанной борьбой за выживание, походами и кровавыми стычками. Основание каменного города в ливских землях сопровождалось ожесточенными войнами и потрясениями. Именно он стал тогда оплотом порабощения предков латышей и эстонцев, стал главной цитаделью зловещего Черного Рыцаря, который в яростной схватке унес с собой в пучину Лачплесиса. Предки латышей вступили в неравную борьбу с чужеземцами и, истекая кровью, все-таки утратили былую свободу. Но теперь это далекая история. Что было, то было. Много воды утекло в Даугаве. Много всего произошло в этих краях. И разве можно представить себе сегодняшнюю Латвию без прекрасной Риги?

И все же, с высоты времени хочется заглянуть в те далекие времена, вспомнить, с чего все начиналось.

(Из Ливонской рифмованной хроники)

Вернемся к тем временам, когда Рига еще не была заложена. Название “Рига” существовало и раньше. Поселение с названием Рига упоминается еще до возникновения города. Здесь, недалеко от устья широкой Даугавы, издревле жили ливы. Тогда они были довольно многочисленным и сильным народом, жившим по побережью Балтики, в нижнем течении Даугавы до сегодняшнего Айзкраукле и в долине красавицы Гауи. Возможно, именно возле этого поселения с именем Рига в 1198 году был убит воинственный епископ Бертольд, пришедший огнем и мечом крестить упорных ливов. Тогда местные жители наотрез отказались принять крещение. Они собрались на берегу широкой Даугавы, чтобы достойно встретить незваных пришельцев. Тяжелые, закованные в доспехи, немецкие рыцари ринулись на ливов. Епископ с поднятым мечом скакал впереди отряда. Увлекшись жаркой схваткой, он не заметил, как оказался в гуще противников. И пал от руки одного из ливских воинов, который пронзил Бертольда копьем. Сохранилось имя этого воина - Имаут (или по-другому Иманта). Никаких сведений кроме имени не дошло до нас с тех давних времен. Но это имя стало символом сопротивления народа Латвии иноземной агрессии. Во время Первой мировой войны один из батальонов латышских стрелков - Валмиерский, носил на боевом знамени девиз с именем Иманта.

В годы Гражданской войны на территории России был сформирован латышский полк “Иманта”, принимавший участие в белом движении.

И теперь еще о древних ливах напоминают некоторые сохранившиеся до наших дней названия, такие как Югла.

Ливы, жившие по Даугаве, поддерживали контакты со многими народами. Их земли находились как раз на большом торговом пути. Река Ридзене, впадая в Даугаву возле поселения, образовала удобную гавань. Торговцы с Готланда, шведы, а затем немцы были нередкими гостями в краю ливов. Некоторые даже селились вместе с ливами возле Риги. Здесь существовало немецкое торговое поселение.

Выше по течению Даугавы и на левом ее берегу простирались земли куршей, латгалов, земгалов, селов. Все они вместе с ливами образовали впоследствии латышский народ.

Pūt, bāliņ, kara tauri,
Leiši nāk mūs’zemē!
Ņem zobenu rociņā
Sargā savu tēvu zemi.

В короткие мирные периоды в краю оживлялась торговля. Разноязыкий говор купцов звучал в гаванях ливов и земгалов. Сюда прибывали купцы из Висби с острова Готланд, из Швеции, позднее появились и немцы. Торговцы тех времен мало чем отличались от воинов. Меч на поясе был непременным атрибутом купца. Наиболее характерным примером таких воинственных торговцев служат скандинавские викинги, промышлявшие не только разбоем, но и наемничеством и торговлей.

Вся будущая Ливония в 12 веке - край деревянных замков и округов, “тянущих” к ним. В замках находили жители окрестных поселений защиту во время нападений немирных соседей. В замки привозили добычу и приводили пленных для дележа после успешных походов. В те времена путешествие “за тридевять земель в тридесятое царство” не казалось сказочно-несбыточным. Зачастую такому путешественнику в Балтии нужно было проехать всего несколько десятков километров, чтобы оказаться в “тридесятом” замке.

До появления западных крестоносцев в Балтии существовало несколько крупных областей или княжеств, в которые объединялись замковые округа. Курса включала в себя девять земель. Здесь жили храбрые и свободолюбивые курши, закалившиеся в битвах с викингами. Латгалы жили в княжествах Ерсика и Талава. Большинство латгальских земель находилось в сфере влияния русских княжеств. Часть из них была крещена. Так, известно, что в Ерсике правил православный князь Всеволод, признававший себя вассалом Полоцка. Это значит, что дружинники князя в замке и жители близлежащих поселений были православными христианами. Но русские князья, по-видимому, не придавали такого значения идеологической основе своей власти, как немецкие епископы. Где-то на краю их владений у них существовали подданные - финны, чудь, водь, весь, либь (ливы). Подданные. Это старое слово восходит к корню “дань”. Русским князьям, занятым своими междоусобицами, было достаточно того, чтобы они вовремя выплачивали дань. А о том, христиане это, или язычники, князья не очень-то заботились. Да и за данью часто приходилось отправляться с большим войском во главе с воеводами. Бывало, что усердные собиратели дани гибли от рук возмущенных плательщиков, как это случилось в Югорской земле в 1193, когда были убиты новгородские сборщики дани. Любые попытки сбросить с себя бремя “дани” со стороны зависимых народов пресекались. Собирались войска в помощь княжеским дружинам. Устраивались походы для наказания ослушников. Потому что на самом деле частенько племена, считавшиеся подданными, тоже собирались с силами и нападали на владения русских князей. Так, согласно летописям, зимой 1176-77 гг. чудь вместе с летьголой (эсты и латгалы) совершила опустошительный набег на псковские владения, нанеся псковичам огромный урон. В ответ новгородский князь Мстислав Удалой с большим войском в 1180 году вторгся в земли латгалов и эстов. Так, с боями, распространялась и православная вера в Латгалии и Эстонии. Побежденные покорились и обязались платить дань и церковные налоги. Но уже через три года латгалы опять опустошили псковские земли. И так без конца. И эсты, и латгалы, и ливы были чрезвычайно привержены своим старым богам. И веру свою они сохраняли еще много лет, уже формально будучи христианами. А в народных песнях память о старых богах сохранилась и по сей день. И грозный громовержец Перконс, и добрая Лайма, и прекрасный Лиго все еще живут в старинных латышских напевах.

Надо сказать, что немцы начали колонизацию Ливонии с ведома полоцкого князя Владимира. Первый немецкий епископ Мейнхард, приехавший с купцами в край ливов, получил официальное разрешение на проповедь христианской веры среди язычников - ливов. В 1186 году Мейнхард основал первую христианскую церковь и укрепленный замок в Икшкиле. Это была первая каменная постройка в Ливонии. В тот же год соседние земгалы, не знавшие каменного строения, с отрядом подступили к замку. Думая, что камни в башнях ничем не скреплены между собой, они привезли с собой крепкие канаты и хотели обвязать башни у основания, чтобы развалить их и сбросить в Даугаву. Но немецкие стрелки нанесли земгалам большой урон, и тем пришлось уйти. Правда, деятельность Мейнхарда, проповедовавшего христианство и крестившего ливов, не увенчалась впечатляющими успехами. В результате ливы все-таки отказались признавать нового бога и смыли крещение в водах Даугавы. Однако начало было положено.

Полоцкий князь Владимир и не думал, что вскоре последует за прибытием первых немецких миссионеров. А вслед за первым епископом, пришел другой, затем третий, которые привели с собой полчища крестоносных рыцарей. И местные войны разгорелись опустошительным пожаром большой войны.

(Латышская народная песня)

С прибытием в древний край ливов этого человека в корне меняется жизнь всех окрестных народов. В лице Альберта и его воинов на историческую сцену Балтии выходит новая сила. Начинается колонизация языческих земель немецкими феодалами.

Альберт - уже третий епископ, посылаемый в неведомые балтийские края. Усилия двух первых священников Мейнхарда и Бертольда не увенчались сколько-нибудь выдающимися успехами в обращении темных языческих душ к Христу. Но Альберт фон Буксхёвден знал, как закрепиться в новой земле. У него был план, который он претворял в жизнь со всей энергией. Именно Альберту обязана современная Рига своим появлением на карте европейских городов.

В хронике записано под 1201 годом: “На третий год своего посвящения епископ, оставив заложников в Тевтонии, возвратился в Ливонию с пилигримами, каких сумел собрать, и в то же лето построен был город Рига на обширном поле, при котором можно было устроить корабельную гавань”.

Что касается заложников, то речь идет о тогдашней дипломатической практике. Альберт, собрав старейшин ливов, захватил их и силой вынудил заключить с немцами договор и предоставить место для нового немецкого города. В подкрепление “дружбы” епископ распорядился отобрать сыновей “лучших людей” в заложники и увез их в Германию. Ливам ничего не оставалось, как принять условия немцев и указать место для строительства города. Так появилась Рига.

Всю свою жизнь в качестве епископа Альберт провел в пути. Кажется, в начале 13 века предпринимать такие далекие путешествия - просто безумие. Но на самом деле Средние века - очень мобильные времена. Весь феодальный мир в движении. Путешествия, паломничество, миграции и, наконец, крестовые походы. В Риге отделенная от Германии бурными морями горстка воинственных пилигримов в окружении враждебных язычников нуждалась в постоянном подкреплении извне.

План епископа Альберта состоял в том, чтобы закрепиться в новых землях, обеспечив постоянный приток новых сил. А затем, по мере накопления сил, проводить последовательную экспансию в Балтии.

Искусный политик, Альберт вел свою линию, сообразуясь с обстановкой и используя все силы. Эти силы, вовлеченные в круг ливонской политики, были многочисленны и многообразны: Римская церковь, германские феодалы, русские князья, датчане, шведы, орден меченосцев и вожди местных народов. Альберт отправлял послов с дарами к князю полоцкому Владимиру, уверял его в неизменном дружелюбии и в том, что помыслы его состоят лишь в распространении христианства среди язычников. Н.М. Карамзин писал о нем: “Альберт говорил как христианин, а действовал как политик: умножал число воинов, строил крепости, хотел и духовного и мирского господства”. Что касается мирского господства, то после одной из агитационных поездок по Саксонии и Вестфалии Альберт действительно сумел добиться того, чтобы Ливония или Земля Святой Марии сделалась частью Германской империи. Он поклонился Ливонией королю Филиппу, и сам получил из его рук титул германского князя.

Разногласия епископа и ордена начались из-за раздела завоеванных земель. Братья потребовали свою долю, отдельно от епископских владений, подчиненных Риге. Под натиском меченосцев Альберт соглашается выделить одну треть всех вновь обретенных церковью земель. Но этого мало. Хотя обстоятельства вынуждают меченосцев и епископа часто действовать заодно, все же глухая вражда между ними не прекращается. Орден интригует против Альберта перед германским императором и Римским папой. Император вопреки епископу признает за орденом безусловные права на завоеванные земли эстов. Когда епископ предлагает поделить Эстонию, то орден уже предлагает ему лишь одну треть владений.

Непростые отношения были у Рижского епископства с Данией. Неизвестно, что обещал Альберт королю перед началом христианизации Ливонии. Однако датчане претендовали на то, чтобы Ливония признала свою зависимость от Дании. Особенно обострились эти отношения в связи с завоеванием Эстонии. Король Вальдемар II воспринял обращение епископа Альберта за помощью, как уступку Эстонии Дании. В 1219 году датские войска захватили древний замок эстов Линданисе и назвали его Реваль. Эсты же именовали город по-своему: Датский город (Taani linna), в наше время Таллинн. Скрытая борьба с датчанами не прекращалась ни на минуту. Несмотря на то, что речь шла о единоверцах, возмущенный епископский хронист писал: “Датчане же, стремясь занять эту, соседнюю с ними землю, отправили своих священников как бы на чужую жатву. Они окрестили некоторые деревни, а в другие, куда сами не могли сразу поспеть, послали своих людей, велели поставить по всем большим деревням большие деревянные кресты, рассылали через поселян святую воду, приказывая окропить женщин и детей, и таким образом пытались опередить рижан, чтобы всю страну подчинить власти датского короля”. Этот небольшой отрывок из хроники очень показателен. Сомневаться в правдивости этих слов не приходится. Такая гонка священников за скорейшее обращение местных язычников в христианство на деле превратилась в скоростную колонизацию края. Принятие крещения все расценивали как принятие своего господства над новообращенными.

Но, оказалось, что датчанам без поддержки немецких рыцарей и епископа Альберта все-таки было не обойтись. Внутренние события в Дании помешали датчанам установить господство над всей Ливонией, которое епископу Альберту пришлось признать на словах. Говоря о том, что датчане пришли “на чужую жатву”, рижский хронист не учитывал, что русские князья тоже считали земли эстов и латгалов своей жатвой. Так, в 1212 году Мстислав Новгородский, поручив охранять Великие Луки своему брату, князю Владимиру Псковскому, сам ходил с войском на западные берега Чудского озера собирать дань и смирять непокорных эстов. Его войска осадили крепость Оденпе (Медвежью Голову), и князь взял с жителей большую контрибуцию. Он также крестил некоторых эстов и обещал прислать своих священников. Но миссионеры епископа Альберта оказались более проворными и последовательными, без устали распространяя латинскую веру среди эстов.

Шведы также попытались поучаствовать в дележе прибалтийских земель. Еще раньше, в эпоху викингов, они пытались закрепиться в Курсе. Но курши разрушили их крепости. В правление епископа Альберта шведы высадились в Эстонии с теми же намерениями, что и датчане. Но и здесь их ждала неудача. Эсты осадили шведский замок и уничтожили его. Времена шведов в Балтии еще не пришли.

Почти тридцать лет своей жизни посвятил епископ Альберт укреплению и расширению завоеваний под знаменем Девы Марии. Его энергия, дипломатические способности и политическое чутье не раз выручали Ливонию. Основанный епископом город Рига неизменно рос и развивался.

(Латышская народная песня)

Подобно тамплиерам, Орден меченосцев также превратился в свое собственное отрицание. Так, основатель в будущем весьма могущественного Ордена Храма, Гуго де Пейен с горсткой соратников посвятил себя защите и покровительству бедных путешественников, совершавших паломничество в Святую Землю. Целых девять лет они жили в бедности, соблюдая монашеские обеты, и с мечом в руке защищали паломников от многочисленных шаек воров и разбойников. Жили они лишь дарами благодарных паломников. После девяти лет такого бескорыстного служения они попали в поле зрения Святого престола и в 1128 году на соборе в Труа получили официальный статус ордена с уставом и белыми одеждами. Белый цвет был для тамплиеров знаком невинности. Позднее на них были нашиты красные кресты - эмблема мученичества.

Рыцари Бедности становятся могущественнейшей силой Европы. В их владениях многочисленные замки, земли. Агенты тамплиеров ссужают деньгами не только обычных людей, но и коронованных особ и даже Римского папу.

На первый план выступала военная функция ордена. Меченосцы должны были постоянно бороться с язычниками. Поэтому они неустанно строили крепкие замки, устраивали кузницы и оружейные склады. Они потребовали у епископа третью часть всех земель, захваченных у местных жителей, в собственное владение, на что и получили разрешение. Количество орденских замков постепенно росло. Рыцари собирали подати в своих владениях, свозили в замки награбленное в походах добро. Помня о Боге, они не забывали и о мирских благах. Их сила и богатство неуклонно возрастали.

Орден управлялся великим магистром, которого выбирал капитул. Военными делами ордена заведовал маршал, а финансовыми - казначей. В замках всей полнотой власти обладали комтуры, в распоряжении которых находилась община из примерно двух десятков рыцарей-монахов, а также гарнизон, состоящий из сотни - другой воинов. Вся система копировала организацию могущественного ордена тамплиеров.

Как уже говорилось, среди братьев ордена встречались авантюристы, отягощенные множеством грехов на родине, неистовые охотники за трофеями. Это были люди из тех, о которых писал А. Пумпурс: “Множество вызвалось в поход тех рыцарей удачи, что своей земли не имеют, а на чужую всегда зарятся, что промышляют разбоем по большим дорогам”.

С такой буйной братией трудно было справиться магистрам. Даже воинская дисциплина не могла обуздать страстей некоторых меченосцев. Сам за себя говорит тот факт, что первый магистр ордена Венно фон Рорбах был зарублен своим же рыцарем.

Вторым и последним магистром ордена был Фолквин. При нем орден стал быстро расширять свои владения, при нем же, а вернее в месте с ним, и погиб весь орден.

Центрами ордена сделались Рига, а затем и Венден, где собирался орденский капитул, то есть собрание всех братьев ордена. Сегодня это город Цесис в Латвии на живописных берегах Гауи в 90 километрах от Риги. Немецкое название произошло, видимо, от названия славян - вендов, живших в округе. В хрониках очень часто упоминаются венденские рыцари со своими вендами.

Жизнь братьев Меча была суровой. Поход следовал за походом. Зимой по льду, летом по лесным дорогам отправлялись рыцари в окрестные леса на поиски некрещеных язычников. Бывало, едва дав отдохнуть коням от одного набега, меченосцы мчались в следующий бой. Мечи крестоносцев не просыхали от пролитой крови.

Так оправдывались бесчеловечные войны. С появлением орденских замков кровопролитие в балтийских краях только усилилось. Меченосцы втянули окрестных ливов в орбиту постоянных военных действий. В хронике Генриха Латвийского обыкновенно встречаются такие формулировки: в борьбе с язычниками братья ордена и пилигримы сожгли и разграбили такую-то область, всех мужчин перебили, а женщин и детей увели в плен. Это повторялось из года в год, из края в край, на всем пространстве Ливонии. Вот, например, один из эпизодов войны с эстами из то же хроники, записанный под 1222 годом. Здесь речь идет о крестоносцах (епископских рижанах и братьев Меча), выступивших совместно с крещеными леттами (латгалами) и ливами: “ С наступлением утра они появились близ замка Вильяндэ, и вышли оттуда эсты и бились с ними до третьего часа. Потом войско отступило, разделилось отрядами по всем деревням, и стали они грабить область, забирая в плен и убивая, кого находили. После того, собравшись всем войском, пошли назад в Ливонию к замку, что у Палы, и три дня сражались с эстами; другие же перешли Палу, разграбили и выжгли всю область Нурмегундэ, перебили там множество народу и, вернувшись к своим, вместе со всем войском возвратились в Ливонию, а всех пленных мужчин обезглавили, чтобы отомстить тем криводушным и вероломным народам”. В ответ эсты то же самое делали с ливами и леттами. Кровь за кровь. Непонятно, как эта земля совсем не обезлюдела. История сохранила нам имя одного из вождей ливов - Каупо, который со своими людьми участвовал почти во всех военных действиях на стороне крестоносцев. Он был крещен и даже побывал в Риме, где удостоился аудиенции самого Римского папы. И погиб он в бою. Пожар войны в Ливонии не угасал десятилетиями. Не удивительно, что численность народа ливов стала с того времени сокращаться. Первый удар по ним был нанесен крестоносцами. Немцы же втянули ливов в войны с соседними эстами. Мужчины гибли тысячами. Считается, что последний удар по народу ливов нанесла в 18 столетии Северная война, и последовавшая за ней страшная эпидемия чумы. В современной Латвии ливы насчитывают едва несколько сот человек. По данным исследовательницы ливов Гундеги Блумберг, в 1998 году в Риге жило всего две женщины, которые выросли в ливской среде, с детства говорили на родном языке и с возрастом не утратили его. Тем не менее, можно смело считать, что в жилах многих потомков рижских рыбаков течет кровь древних ливов. Но вернемся в начало 13 века к меченосцам.

Желание завладеть большим количеством земель было сильнее необходимости обращения в христианство язычников. Не останавливало рыцарей и то, что далее вверх по Даугаве были владения христианских князей. В трех верстах от замка Леневардена (Лиелварде) находился латгальский замок Кокнесе, в котором правил русский князь Вячко, зависимый от Полоцка. Здесь среди леттов уже распространилось православие. В 1207 году натиск меченосцев заставил Вячко сжечь деревянный замок и уйти в русские пределы. Впоследствии, в 1224 году, когда крестоносцы уже добрались до Дорпата (Юрьева), Вячко со своей дружиной оказался среди защитников крепости и погиб при взятии замка немцами.

Удельный двинский князь Всеволод из латгальской Ерсики тоже по милости немцев остался без княжества и стал свидетелем гибели своего города. Этот князь был зятем сильного литовского князя Дангерутиса и пропускал литовские отряды через Даугаву для набегов на другие русские земли, а также в края, покоренные немцами. Епископские рыцари совместно с орденом дотла сожгли Ерсику и захватили в плен княгиню и еще многих жителей. Условием освобождения жены и других пленников епископ поставил отказ от союза с язычниками-литовцами и передачу княжества под власть Рижского епископа. Всеволоду пришлось признать себя данником епископа и его наместником в Ерсике.

Крестоносцам удалось переманить часть племен ливов и леттов на свою сторону помощью против набегов эстов. Ведь летты испокон веку враждовали с эстами. Поэтому князь богатой Земгалии Виестурс и заключил союз с крестоносцами. Древний принцип “разделяй и властвуй” пришелся крестоносцам как нельзя кстати. Позднее, поняв, к чему может привести такой опасный союз, Виестурс разорвал отношения с орденом.

Успехам рыцарей в Ливонии способствовал более высокий, чем у местных жителей, уровень военного искусства и техники. Известно, что противостоять немецкому строю тяжелых рыцарей в те времена в поле было почти невозможно. Их простые, по сравнению с западноевропейскими, но крепкие замки, даже деревянные, намного превосходили возможности осадной техники местных народов. Сами же рыцари, с баллистами, осадными башнями и подкопами, используя западный опыт осады неприступных замков, почти всегда захватывали местные замки. В своих же замках рыцари были неуязвимы, в поле тоже. Предкам латышей и эстонцев в борьбе против железного потока безжалостных чужеземцев оставалось только использовать хитрость и засады на лесных дорогах и в болотистых низинах.

Жадность не знает границ. В погоне за новой добычей и землями, братья Меча устроили раздел владений с епископом Альбертом, требуя со временем все большей доли. Третья часть всех земель оказалась в их полной власти. Самонадеянность и жажда наживы и привели к гибели ордена в 1236 году, в момент, когда могуществу братьев Меча, казалось бы, ничто не угрожало. Завоевание новых земель стало единственным способом существования меченосцев. После покорения земгалов и куршей, они обратили свои взоры на языческую Литву, скрытую дремучими лесами и болотами. Собрав большие силы, включавшие и недавно прибывших из Германии пилигримов, воинственные монахи обрушились на литовскую Жемайтию. С войском были вынуждены пойти и крещеные земгалы.

Вернемся снова в Ригу во времена, когда новому городу исполнилось только девять лет.

На рассвете в устье Венты
Ветер в парусах поет.
То на Ригу против немцев
Куршский флот в поход идет.

В.Плудонис

Покоренные крестоносцами народы по мере сил оказывали сопротивление новым господам. Дольше всех сохраняли свободу курши. Вспоминается прочитанный в древней хронике эпизод из первых лет существования Риги. Никогда детище епископа Альберта не находилась под таким ударом, как в 1210 году. Все дело могло погибнуть в одночасье. Известно, чем была тогда Рига для окружавших ее народов. Враждебным оплотом чужеземцев, гидрой со множеством голов. И даже, когда закованные в латы всадники терпели сокрушительное поражение, когда, казалось, конец пришел господству новых хозяев с их непонятным богом, Рига давала им новые силы. В Ригу прибывали все новые и новые отряды вооруженных пилигримов, которые, растекаясь по всей округе, жгли селенья, безжалостно убивали непокорных. Недаром, в поэме А. Пумпурса “Лачплесис” есть такие слова о Риге:

“Рига, сколько пролила ты
Наших братьев кровушки!
Рига, сколько ты исторгла
Слез и горестных стенаний!
Рига, ты опустошила
Сколько нив на наших землях!
Рига, сколько ты спалила
Хуторов, домов в селеньях!”

Курши собрали огромную военную силу и выступили в поход на Ригу. Попытаемся представить себе те далекие события.

Лето 1210 года. В Риге переполох и смятение. На башне неумолчно гудит тревожный набат. Немногочисленные обитатели крепости и деревеньки, раскинувшейся возле ее стен, собираются вместе на площади у церкви. В крепость с криками прибежали ливские рыбаки. Запыхавшись от быстрого бега и указывая на Даугаву, они выкрикивают только одно: “Войско идет! Курши!”

Страх отражается на лицах собравшихся. Еще бы! Имя куршей издавна наводит страх на жителей всех прибрежных земель. Это опытные мореходы, отважные и жестокие воины. Мощь их напора, стремительность набегов знают в Швеции и на Готланде. Датчане в церквах молятся: “Да избавит нас Господь от гнева куршей!” Все, и рыцари, и ремесленники, и женщины, берутся за оружие. Им остается уповать лишь на защиту Всевышнего. Ведь епископ Альберт с частью рыцарей, завершивших свой срок службы в воинстве христовом, отбыли в Немецкие земли. Только накануне ушли в Тевтонию корабли с рыцарем Марквардом, графом Сладемом и другими. В Риге осталось очень мало людей. А за воротами крепости враждебные леса, крещеный, но непокоренный край затаившихся до времени ливов. А дальше повсюду лесные замки язычников - латгалов, земгалов, селов, таящие постоянную угрозу для незваных пришельцев.

Тем временем быстрые ладьи с широкими бортами поднимаются вверх по течению Даугавы. Вслед за ними с моря тучей надвигаются новые и новые ладьи, ощетинившись тысячами копий. В устье реки у монастыря Динамюнде стоят два снаряженных корабля крестоносцев. Те самые, что покинули Ригу накануне. Рыцари уже во всеоружии и готовы к неравному бою, с тревогой и страхом глядя на проплывающие мимо в полном молчании боевые корабли куршей. Но на них не обращают внимания. Что такое - потопить два немецких корабля? Нельзя давать времени чужеземцам. Застать Ригу врасплох - вот главное. Никто не сможет предупредить немцев. Курши решили одним ударом покончить с главным оплотом крестоносцев в Балтии. Они долго ждали этого момента, обменивались грамотами с ливами и леттами, намереваясь собрать небывалое войско и вместе выступить на защиту отеческих богов. Наконец, курши получили от жрецов знак, что боги выступят в битве на их стороне.

Гребцы изо всех сил налегают на весла. Вокруг тишина и спокойствие. Легкий туман поднимается над широкой Даугавой, неспешно катящей свои волны в Янтарное море. Занимается ясный летний день. Суровые воины молча вглядываются вдаль. Вдали показались башни рижских укреплений. Старый усатый воин указывает молодому в сторону замка: “Вот, смотри, Гайдис, вот где враги наших богов! Они носят крест на своих плащах и заставляют людей принять их божество. Многие из ливов уже погибли от их рук. Их убили за то, что они смыли с себя чужеземную веру и с волнами Даугавы отправили ее назад в Немецкую землю. Но мы - курши, свободные люди. Да поможет нам Перконс уничтожить это осиное гнездо!” Молодой, задумчиво кивает: “Говорят, их духи очень сильны. Смотри, немцы закованы в железо и строят каменные замки”. “Но и на них есть меч”, - возражает старший, - “К тому же, у них есть, чем поживиться. Одно их оружие и латы чего стоят! Ну, приготовься. В сече держись подле меня!” Воины напряженно следят за зарослями на враждебном берегу. Ладьи замедляют ход. Великое множество куршских кораблей, преодолевая течение, медленно подплывает к рижскому берегу.

Жители Риги с молитвами готовятся к битве. Рыцари облачаются в тяжелые доспехи. Возле камнеметных машин быстро растут груды камней. Купцы и мастера, кузнецы и каменщики отложили дела, приготовившись к бою. Священники и женщины тоже взяли в руки копья и мечи. Горожане, полные решимости, выходят за ворота замка навстречу приближающимся врагам. Впереди - тяжело вооруженные рыцари на закованных в броню рослых конях. На их щитах красуются гербы, на плащах нашиты большие красные кресты, у многих из них кроме креста на одежде еще и изображение мечей. Это “швертбрюдер” - братья меча, или меченосцы. Вслед за братьями-рыцарями выступают пращники. Завидев куршей, высаживающихся на берег, пращники и лучники пускают в ход свое оружие. Многие куршские воины падают под их меткими ударами.

Наконец, курши выстраивают свои ряды на берегу Даугавы. Сомкнув большие деревянные щиты, балтийские викинги плотной стеной надвигаются на город. Впереди их ожидает первый вал, насыпанный рижанами в поле за воротами крепости. С вала дождем летят стрелы и камни. Падают первые раненые и убитые. Курши стремительно забираются наверх. Закипает ожесточенный бой. Гайдис, прикрываясь щитом, рубится рядом со своим родичем. Тот наносит врагам ужасные удары тяжелой палицей. Вот один из ливов, неосторожно опустив щит, падает с пробитой головой. Гайдис орудует копьем, поглядывая на сражающегося с ним рядом усача. Он старается держаться ближе к родичу, как и было велено. Шум битвы, лязг оружия становится все более громким. Уже несколько часов бьются курши на валах, почти не продвинувшись к стенам. Едва они начинают теснить обороняющихся, как тяжелые латники-немцы умелыми ударами отбивают натиск. Рыцарей немного. Но они прекрасно вооружены и достаточно храбры. Большинство из них - отчаянные головы, натворившие немало дел у себя в Германии. Грабеж и война - их стихия. Они оказались в краю ливов, чтобы, сражаясь здесь по призыву церкви, замолить свои прежние грехи. Дым и гарь разъедают глаза, душат сражающихся. Это горит деревня, подожженная горожанами. Пот струится со лба Гайдиса, мешает глазам. Его деревянный щит разлетелся в щепки от множества жестоких ударов. Гайдис обеими руками держит тяжелый меч, отбитый им у тевтона. Яростный натиск куршей ослабевает. Силы убывают. И вот заунывно звучат рога на кораблях, созывая воинов на берег. Под это монотонное гуденье усталые воины отступают, уходят с вала, направляясь к месту сбора. Битва понемногу угасает.

Солнце уже перевалило за полдень. Курши, молча, насупившись, сидят вокруг своих костров. Вдали высятся стены и башни Риги. Курши полны решимости завладеть городом.

“ Ну, что, племянник, щит-то порубили в щепы!” - обращается к Гайдису его старший родич, - “ Трудно пришлось. Ну, ничего. Соберемся с силами, опрокинем немцев. Возьми запасной щит в ладье”.

“ Да, жаркая была битва. У них много стрелков. Запасной щит будет кстати”, - устало отвечает молодой воин, ложась тут же, у костра, на землю. В лагере куршей отдых. Воины едят, точат затупившиеся мечи и секиры, разглядывают отнятые у врагов клинки. Некоторые прилегли в тени зеленых кустов неподалеку от берега. Раненые перевязывают свои раны. Рядом с передовой ладьей вожди куршей обсуждают создавшееся положение и принимают решение продолжить штурм города. Ведь защитники крепости немногочисленны, и, в конце концов, зверя можно выкурить из его норы.

В это время из Риги доносятся глухие удары большого колокола. Воины поворачивают головы в сторону города. В глазах их читается ненависть. “Слышишь, Гайдис, это голос их Бога, который помогает им истреблять нас. Он хочет пожрать нас”, - мрачно замечает старый воин, - “Мы родились свободными, свободными и умрем. И боги наши пребудут с нами”.

И вот, по знаку вождей, снова запели боевые рога куршей. Воины поднимаются, и вновь длинными рядами приближаются к городу. Взгляду осажденных предстают бесконечные вереницы щитов, медленно надвигающиеся на Ригу. Казалось, поле и вода, все побелело от великого множества деревянных щитов. У берега Даугавы, насколько хватает глаз, повсюду корабли куршей. Такой грозы еще не бывало над Ригой. Видя яростную решимость куршей, защитники на стенах готовятся к отчаянной схватке. Может быть, последней для них. Крестоносцы, горожане с ливами вновь выходят в поле, поднимаются на валы. На месте деревни остались лишь груды пепла. Многие головни еще дымятся. Монотонное пенье куршских боевых рогов перекрывается всполошным набатом, несущимся с рижских башен. Мощным эхом отдается боевой клич тысяч куршей.

Стрелки и пращники на валах знают свое дело. Белые щиты куршей похожи на ежей,

Солнце неуклонно ведет свою золотую колесницу к морю. Но до заката еще далеко. Тени стройных сосен на дороге из Динамюнде сделались гораздо длиннее. Легкий ветерок колышет листву прибрежного кустарника. Спокойствием дышит широкая река. На воде весело играют солнечные блики. Ласковое солнце, заливающее зеленый простор лугов, создает иллюзию полной безмятежности. Вокруг ни души.

Но вот слышится конский топот. За стволами деревьев мелькают плащи всадников, поблескивают кольчуги и шлемы, бряцает оружие. На щитах всадников кресты. Флажки копейщиков колышутся на ветру. Отряд ведет рыцарь в тяжелом глухом шлеме, на его щите красуется замысловатый герб. Возле его стремени скачут оруженосцы в круглых железных шапках. Это рыцарь Марквард. Он со своими людьми оставил корабль, на котором еще утром намеревался пуститься в дальний путь к берегам родной Германии. Но рыцарь, принявший крест, не смог уехать, видя как море, а затем и Даугава, почернели от множества куршских кораблей. Вся эта масса устремилась к Риге. Видя, что Господь вновь испытывает его мужество и веру, Марквард решил, во что бы то ни стало, сразиться с язычниками. Он собрал своих товарищей рыцарей, оруженосцев, людей из Дюнамюнде, чтобы спешно двинуться к Риге. Отряд в несколько десятков всадников пустился вскачь, поднимая клубы пыли, по сухой летней дороге.

Город уже близко. Оттуда доносятся удары колокола и какой-то неясный гул, словно водопад шумит под стенами Риги. Еще дымятся развалины деревни. Остановившись у края небольшой рощицы, крестоносцы, не выдавая своего присутствия, наблюдают за происходящим у стен города. От крепости их отделяет поле, занятое куршскими воинами. Путь только один: прорваться напрямик к городским воротам. По знаку Маркварда рыцари пришпоривают коней и с копьями наперевес выскакивают из укрытия. Все делается молча и стремительно. Курши, занятые осадой, не сразу замечают рыцарский отряд. А они уже проскочили наружный вал и направили коней прямо к окованным железом воротам Риги. Тут поднимается невообразимый гвалт. К яростному крику тысяч куршей примешался радостный вопль защитников города, увидевших, что к ним идет подкрепление. “Бей! Убивай!” - разом орут крестоносцы, врубаясь, словно клин, в ряды куршских воинов. Противостоять такому удару почти невозможно. Куршам не удается сдержать неожиданный натиск крестоносцев. Потеряв в короткой, но жестокой схватке несколько оруженосцев, крестоносцы все же прорываются под защиту стен, с которых немецкие пращники и лучники мечут тучи стрел и камней, нанося преследующим рыцарей куршам большой урон. Ворота открываются, и под радостные крики горожан отряд Маркварда въезжает в осажденную Ригу.

Курши оттаскивают своих убитых от городских стен. Иные погибли от немецких мечей, многих поразили стрелы. Неожиданные потери омрачили боевой дух воинов. “Эх, прорвались крестоносцы. Теперь немцев стало больше!” - с досадой воскликнул усатый курш, держа огромную страшную палицу на плече. Уже не один враг испытал сегодня силу ее смертоносных ударов. Воины хмуро вглядываются в неприятельские укрепления, словно выискивая их слабое место. Курши выстроились на безопасном расстоянии от стен, выставив вперед свои деревянные щиты и подперев их дубинами. Куршские вожди собрались на совет, который длился недолго. Надо действовать скоро и решительно. Все согласились, что следует возобновить приступ. Было задумано обложить укрепления деревом и поджечь все это сразу. По приказу вождей начался сбор горючего материала. В лесу застучали боевые топоры куршей. Пространство вокруг Риги превратилось в подобие большой строительной площадки или корабельной верфи. Из окрестных рощиц, из зарослей кустов, отовсюду воины стаскивают бревна и ветки, грудами наваливая их вокруг крепости. Чтобы подступить ближе к валам и стенам, куршам приходится покидать укрытия. Гайдис со своим родичем тащат громадное бревно. Рядом их земляки и сородичи быстрым шагом спешат к городу с такой же ношей. Арбалетчики и пращники в Риге только того и ждут. С тонким свистом летят стрелы. Камни наносят куршам тяжелые раны. Некоторые падают, пронзенные стрелами. “Скорее, скорее! - кричит Гайдис, пускаясь бегом с бревном, другой конец которого лежит на плече усача. Все молча бегут. Укрыться за щитами нет возможности. Нужно натащить как можно больше горючего материала. Под стенами растет груда бревен и веток. Курши без устали работают под дождем стрел и камней. Место убитых занимают новые воины. Кое-кто надел на себя рыцарские шлемы и железные шапки немцев. Со всех сторон Ригу обкладывают древесиной для поджога. Страшная груда все увеличивается, точно еще один вал появляется вокруг города. Видя это, немецкие стрелки усиливают стрельбу. Стрелы на таком близком расстоянии пробивают даже кожаные панцири и кольчуги. Один за одним падают упрямые курши, но не прекращают своей адской работы. Наконец, крепость кругом обложена дровами. По знаку вождей из-за щитов выбегают охотники с зажженными факелами в руках. Среди них усатый родич Гайдиса. С разных сторон они подбегают к сложенному в беспорядке дровяному валу. В плечо усача впивается короткая стрела, пробив кольчугу. Превозмогая боль, он перекладывает факел в другую руку и, размахнувшись, кидает его на кучу сухих веток. Многие из факельщиков остались лежать возле горючего вала. Другие куршские охотники подбегают и бросают горящие факелы, чтобы быстрее поджечь обложенный город. Языки пламени с треском побежали по сухим веткам, затем принялись пожирать крупные ветви и стволы деревьев. В небо потянулся густой дым. Огонь разгорается все жарче. Высокие столбы пламени растут над осажденной Ригой. Усач добежал до своих. Здесь он сам, морщась от боли, сломал немецкую стрелу. Острым ножом пришлось сделать надрез, чтобы вытащить зазубренный наконечник. Гайдис помог ему перевязать рану. Несмотря на ранение, усач весело воскликнул: “Ну, сейчас они там попляшут!”

В этот самый час, когда белое солнце, закрытое клубами дыма, еще не зашло, затрубили боевые рога с другой стороны Риги. Это сверху от замка Гольм[2] на Даугаве, спустились отряды рыцарей и тамошних ливов. Жители расположенного неподалеку от Риги замка первыми узнали о грозящей городу опасности. Тут же начались сборы в поход. Многочисленный конный отряд рыцарей и жителей Гольма подступил к городу. С громкими криками первые рыцари, потрясая длинными мечами, выехали из рядов войска, над которым развеваются стяги рыцарей. Боевой клич подхватили остальные всадники. Эхом им вторил радостный крик рижан, сквозь дымную мглу и пламя гигантских костров разглядевших, что нежданно пришла подмога.

Курши, увидев новое войско, пришедшее на помощь городу, начали собираться и отходить к своим кораблям. Слишком велики были потери среди куршских воинов, очень много их погибло от стрел рижских стрелков. Вожди приняли решение отступить от города, не желая умножать свои потери.

Темнеет. Долгий летний день подходит к концу. Большой огонь, зажженный куршами у валов и стен Риги, кое-где еще горит. Языки пламени, словно нехотя, лижут темнеющее небо. Далеко слышны звуки рогов, барабанов и других музыкальных инструментов, песни и крики толпы, празднующей нечаянное избавление города.

Курши в полном молчании собирают тела своих погибших и относят их на корабли. Наконец, все готово к отплытию. Боевые ладьи неслышно отходят от берега. Весь флот медленно направляется к противоположному берегу широкой Даугавы. Гайдис с трудом управляется с большим веслом. Его дядя, раненый в плечо, не может грести. Хорошо еще, что так. Многим сородичам и землякам Гайдиса никогда уже не увидеть родной Курсы. Темные силуэты рижских башен, на которых еще трепещут отблески огня, зажженного куршами, уплывают вдаль.

На противоположном берегу куршское войско разбивает большой лагерь, разжигает костры. У одного из них кружком сидят сородичи. Среди них и раненый усач, и его племянник Гайдис. Старший, с перевязанным плечом, не отрываясь, молча смотрит на огонь. Другие тоже хранят безмолвие. Заметно поредел кружок родичей. Тела своих воинов они привезли с собой в ладье, чтобы поутру совершить погребальный обряд. “Да”, - наконец, нарушил молчание усач. - “Теперь нам Ригу не взять. Вовремя их Бог прислал им помощь. Еще бы немного, и мы были бы в городе”. Никто не ответил. Все были подавлены неудачей. “Ну, что ж”, - продолжил воин. - “ В этот раз не вышло, получится в другой раз. Главное, договориться с ливами и земгалами, чтобы выступить одновременно. Вот тогда уж чужеземцам не устоять”. Гайдис лишь молча кивал головой, неотрывно глядя на огонь. Темная летняя ночь царила вокруг. Дышалось легко и свободно. В лагере постепенно стало тихо. Все спали. Только с другого берега из Риги доносились еще обрывки немецких песен:

“Тандарадай,
Посмотри, как красен мой рот...”

Вот такие картинки рисует воображение при чтении старинной летописи. Тот неудавшийся приступ куршей в 1210 году всколыхнул весь край. Ливы из Турайды, договорившись с земгалами и латгалами, собрали большое войско. Они ждали лишь исхода сражения в Риге, чтобы выступить на стороне куршей против незваных гостей. Но и рыцари тоже не дремали. На следующую ночь пришел со своими людьми верный немцам Каупо, а утром под стенами Риги появился рыцарь епископа Конрад фон Мейндорп из Икшкиле во главе внушительного отряда. В земле эстов, сжигая и уничтожая деревни на своем пути, меченосец Бертольд из Вендена прослышал о бедственном положении Риги и приказал своим людям повернуть коней к Даугаве. Путь был не близкий, поэтому меченосцы и верные им латгалы достигли Риги только на третий день. Но помощь уже не требовалась. Курши, простояв лагерем три дня, оплакав своих погибших, уплыли в свои владения.

Разобщенность местных народов и организованность рыцарей сыграли свою роль в этом историческом эпизоде. Так новый город по имени Рига был спасен от неминуемой гибели. И день, когда он избавился от осады, постановили отмечать, как городской праздник.

Москва, 2001
____________________________________________________________________

[1] котта - вид одежды, тканевое покрытие, надевавшееся поверх доспеха для защиты его от дождя и солнца. На котте часто изображался герб или цвета рыцаря.